Мы помним. Мы гордимся.

Шебекинский район

Покотилова (Резниченко) Варвара Сергеевна

Родилась в селе Костевка Корочанского района в 1924 году. В настоящее время инвалид первой группы, проживает в селе 1 Стрелица.

Я родилась в семье Резниченко Сергея в феврале 1924 года. Кроме меня были еще пять сестер и брат. Я была предпоследней. Перед самой войной все сестры, кроме младшей, были уже замужем. Окончив четыре класса школы, я помогала матери на ферме. Жили хоть не в достатке, но весело и дружно. Брат ушел на фронт в первый месяц войны.

Летом 1942 года наше село заняли немцы. Это было страшно, но самое страшное было впереди, когда в окно нашей хаты постучал местный полицай и приказал собираться в дорогу. Бежать было некуда: со всей округи были отобраны девушки на работу в Германию, из некоторых семей по двое-трое.

В Новом Осколе, куда нас привезли на телегах, спешно посадили в вагоны. Поезд тронулся. Страшная дорога в неизвестность: старые вагоны для скота, закрученные для надежности толстой проволокой замки дверей, девичьи пальцы, побелевшие на решетках узких окон… В вагоне было тридцать девушек, почти все из родной Костевки.

Ехали почти месяц. На коротких остановках двери не открывали, на просьбы дать воды отвечали молчанием. Заканчивались и скудные домашние припасы. В день съедали по одному сухарику. Наконец поезд прибыл в пункт своего назначения. Лагерь находился на границе Германии с Францией в городе Андресберг.

Под лающие крики фашистов нас привели в лес. Здесь, в глухом месте, окруженном восьмью рядами колючей проволоки, находились бараки - длинные сараи, похожие на коровники. В бараках мы бросились занимать себе места на двухъярусных нарах с жесткими матрасами. В тот же вечер "жильцы" получили первый суточный паек: круглую буханку из овса с шелухой на четверых.

Наутро прибывших построили по трое. Пришли "покупатели". Немцы отбирали девушек и группами куда-то уводили. Я растерялась, костевских не осталось, но стоявшая рядом девушка успокоила меня: "Тех повели на военный завод, где делают снаряды, а мы будем делать гильзы - это легче".

Заводы находились в том же лесу, но в низине. Вековые сосны были высокими, неохватными. Лучи солнца проникали на землю только в полдень.

В первый же день работы мастер-полицай меня сильно избил. Под моим началом было 12 станков. Где же было крестьянской девчонке углядеть за всеми машинами сразу: стоило железной стружке попасть между болтами, как станок начинал отчаянно визжать. Я, растерянная, полуослепшая от побоев и слез, пыталась уследить за станками. Но это было еще не самое страшное: в тот же день двум девушкам отрезало пальцы.

Поезда все приходили и приходили с новыми пленными, строили новые бараки. Появились и парни, они жили отдельно. Пришла в негодность домашняя одежда, и фашисты выдали казенную, грубую, как из брезента, в крупный горох. Дали и ботинки, войлочные, с деревянной подошвой.

В один из дней соседка по нарам, уже немолодая женщина, отказалась выйти на работу: "У меня четверо на фронте, их, фашистов, бьют! А я собственными руками гублю своих детей!" В барак вошел полицай, сбил меня с ног, так как я попыталась закрыть женщину, и увел мою соседку в подвал. Вечером мы узнали, что женщину зверски замучили.

Скоро в лагере начался голод. Обессилевшие, многие не могли выйти на работу. Расправа была быстрой: часть погибла в том самом подвале, других для устрашения вешали или расстреливали на глазах у голодных узниц. Почти всеми казнями заправлял мастер-полицай бендеровец.

Не знаю, какой ангел-хранитель меня хранил, но в этом ужасе я выжила. Черниговский паренек Миша развозил продукты и часто забегал на завод помочь мне со станками. Он тайком приносил нам то кочан капусты, то брюкву, то картошку. Ночью, тайком мы по кусочку делили овощи.

Приближался сорок пятый год. На завод прислали нового мастера - русского. Он неплохо относился к нам, подкармливал их и разрешал нам ненадолго отлучиться. Мы по очереди уходили, и в туалете, прислоняясь к стене, моментально засыпали. Через час спящую сменяла другая. Новый мастер почти не проверял гильзы, и девушки решили гнать брак. Бракованные гильзы укладывались в ящики, а сверху докладывали проверенные. Но однажды на завод прибыла комиссия. Кто-то узнал, что появился брак. Целую неделю нас всех водили на допрос. Мастер уговаривал: "Девчата, не сознавайтесь! Всем будет смерть!". Мы выдержали побои, каждая понимала, что признание - это расстрел.

В один из майских дней сорок пятого немцы вдруг забегали, стали спешно собираться и куда-то уезжать. Лагерь остался без охраны. Мы, чувствуя опасность, с рассветом уходили на ночь в лес, прятались в пеньки огромных сосен, укладывались под вывороченными корнями вековых деревьев. И не напрасно. Оставшихся в лагере немцы истязали и убивали. Так продолжалось около месяца. Все это время питались кониной. Фашисты, уходя, пристреливали лошадей-тяжеловозов. Мне кажется, что я в жизни не ела более вкусного мяса, чем эта жилистая, недоваренная конина, после месяцев голода и страха.

Убедившись, что фашисты навсегда покинули лагерь, мы все вернулись в бараки, а куда идти в незнакомой стране? Однажды к нам в барак вошли люди, одетые в незнакомую военную форму. Мы страшно испугались, но молодой солдат на чистом русском языке сказал: "Не бойтесь! Это американцы. Они позаботятся о вас". И уже на следующий день было объявлено, чтобы оставшиеся в живых пленные группировались по областям, и нас будут отправлять домой.

Но отправки пришлось ждать еще не один месяц. Чтобы как-то прокормиться, мы с подругой Зиной, которая хорошо понимала немецкий язык, пошли искать "арбайтен". Устроились в немецкую семью: ухаживали за животными, обрабатывали поля. За свою работу в день получали тарелку супа и маленький бутербродик. Этого нам, конечно, не хватало, поэтому мы ели все, что давали хозяйской скотине: сырую свеклу, картошку. Хозяевам нравилось, как мы работаем, и они предложили остаться у них: "Живи с нами, а документы мы тебе сделаем". Знала бы, как встретит меня Родина, только б ради своих будущих детей осталась. Но тогда и мыслей таких не было. Только домой, и как можно скорее. Но домой я попала ох как не скоро…