Мы помним. Мы гордимся.

Красненский район

Рыжих Митрофан Иванович

(беседу с дедушкой ведет внук Фарафонов Влад - 12 лет)

Рыжих Митрофан Иванович родился 6 августа 1921 года в бедной крестьянской семье. Семья жила в саманной трёхстенной хатушке с огромной печью и полатями, где спали дети: Прасковья (1916 г.), Наташа (1919 г.) и Митрофан. Старшие братья, Федор и Сергей, трудились по хозяйству, помогая отцу. В хозяйстве были лошадь, корова, овцы и свиньи. Отец, Иван Аксёнович, и старшие братья сушили в саду на сушке дикие груши, а зимой отец возил их в город Алексеевку и в селение Репьёвку на мену, откуда возвращался обычно под вечер с гостинцами. Из мешка он доставал: снизку калачей, голову сахара килограммов на 6-8, которым он угощал детей, отрубив от неё несколько кусочков, цветастый платок для жены, которому она очень рада была. В обычные будничные дни Иван Аксёнович ходил на заработки пильщиком в окрестные села: Афанасьевку, Иловку, Подсереднее.

Мама Митрофана Ивановича, Матрёна Власьевна, занималась ткачеством. У неё был ткацкий стан. В зимние вьюжные дни мама со своей дочерью Прасковьей снаряжали станок и ткали холсты. Из суровой она шила детям штаны. Приготовленные холсты весной приходилось Митрофану Ивановичу выносить, макать в воду и расстилать на траве. Так делалось несколько раз за день, отчего холсты белели. Иван Аксёнович в эти дни плёл всем лапти из лыка.

В 1929 году началась коллективизация из хозяйства Рыжих были забраны лошади и корова. Началась полоса раскулачивания. Взбунтовались села, на их усмирение из города были привезены солдаты.

"Мою мать как зачинщицу арестовали и поместили в караульню, что находилась с церковью. Одно окно в караулке открывалось и я, открыв его, подставил палочку, и мать выскользнула из караульни. Мятеж в селе подавили", - вспоминает Митрофан Иванович .

Читать и писать научился до школы. Сестра Прасковья училась в Ликбезе. Она достала для него книгу "Новая деревня", многие стихотворения из которой он знал наизусть.

В 1936 году окончил Камызинскую семилетнюю школу, после которой продолжил своё обучение в Красненской средней школе. В 1939 году окончил двух- месячные педагогические курсы при Острогожском педучилище. Был направлен учителем начальных классов в Новогеоргиевскую начальную школу Расховецкого совета.

25 октября 1939 года был призван в ряды Красной армии. Военную службу проходил в городе Новочеркасске Ростовской области, откуда был направлен в Краснодарское пехотное училище, которое окончил в звании лейтенанта. Из Краснодара на поезде вместе с товарищами он прибыл в Новороссийск, откуда на пароходе "Аджария" приплыли в Одессу. Из Одессы в Черкасск они прибыли 18 июня 1941 года. Вместе с двумя лейтенантами он был направлен в 879 стрелковый полк 158 стрелковую дивизию 19 армии, которой командовал Конев. 19 июня был назначен командиром 1 взвода и заместителем командира роты.

Утром 20 июня раздался сигнал боевой тревоги. Получив боевое снаряжение, молодой взводный вместе со своими подчиненными маршем направился к вокзалу, где их посадили в вагоны и отправили на Запад.

22 июня на рассвете поезд прибыл на станцию Фастова, где был обстрелян двумя немецкими "мессершмиттами". Часть выгрузилась на станции, разгрузив артиллериею - 76 и 122 миллиметровые пушки. Здесь и встретила война Митрофана Ивановича в 5 часов утра.

Он вспоминает: "В воздухе шел бой. За нашим ястребком гнался немецкий истребитель, расстреливая его в хвост. А ястребок уходил от врага почти над землей, как голубь от коршуна, и в конце селения рухнул. Это от нас было недалеко. Я с группой солдат побежал к месту посадки. Мы подбежали к машине, и спешно вытащив из кабины летчиков, отнесли их подальше от самолета. Я взял из пулемётной ленты два 12 миллиметровых патрона и хранил их. Немного погодя раздался взрыв, повалил черный дым. Я обратился к женщинам с просьбой принести кувшин с простоквашей, вскоре они принесли два кувшина простокваши и баночку сметаны. Обмазал лица пилотов, сделал перевязку и отправил их в санбат. Один пилот был из Воронежа, а второй из Тамбова. Жаль, что не записал их адреса". Так начался военный путь Рыжих Митрофана Ивановича. Из Фатасова дивизия пешим порядком направилась на Запад. В районе Бахова начался бой. Войска держали оборону пять суток, после чего был дан приказ отойти на следующий рубеж.

Митрофан Иванович говорит: "Я потерял числовой счет, потому что ночью с горечью отступали, а днем занимали новый рубеж обороны. Войска, в которых я служил, отступали к Смоленску, где развернулся жестокий бой. Город несколько раз город переходил из рук в руки. И 14 августа сдали узловую станцию Кричев, а через два дня и сам город".

16 и 19 армии оказались в окружении, из которого выходили поодиночке.

Митрофан Иванович вспоминает: "Мы отступали, проходя мимо небольшого хуторка, как вдруг услышал полёт снаряда над головой и скомандовал: "Взвод ложись, справа!". Взвод мгновенно рухнул на землю, и в то же время в трех метрах от дороги разорвался снаряд, осколок которого врезался мне в берцовую кость ноги, пробив голенище хромового сапога. Ещё дымившийся осколок я выдернул и сделал перевязку. Выходя из окружения с группой в шесть человек, попал в засаду. В результате перестрелки были убиты три человека".

Остальные, в числе которых был Митрофан Иванович, попали в плен. Это произошло 17 августа 1941 года. Группу пленных пригнали на станцию Унеча, а затем через две недели, перевели в город Клинцы Суражского района. Пленных кормили один раз в сутки картофельным супом. Через неделю их перевезли на станцию Лесная, где был организован лагерь для военнопленных. В лесу было построено несколько двухсекционных подземных бараков. Очевидно, в мирное время здесь дислоцировалась какая-то воинская часть. В бараках были двухъярусные койки из сосновых досок. Лагерь был обнесен в три ряда колючей проволокой, по углам стояли сторожевые вышки, на которых по ночам горели прожектора.

Митрофан Иванович вспоминает: "Ежедневно утром выносили из бараков по десять-двенадцать трупов в большую яму - метра 4-5 в ширину и метров 200 в длину. Обслуживали лагерь националисты однопогонники, среди которых были и девушки. Чтобы хоть как-то спастись от вшей, брили головы. Я мечтал о побеге, но бежать из лагеря было невозможно. Один парень пытался бежать, но был застрелен с вышки из пулемета.

К счастью, в 1942 году большую группу военнопленных поездом перевезли в город Бобруйск. Здесь под лагерь были заняты военные казармы, оснащенные двухъярусными койками. В этом лагере мне, вместе с товарищами пришлось встретиться с адом. Проходя процедуру дезинфекции, я встретился с ходячими "трупами" с глубоко вваленными глазами. При виде такой гробовой жизни проскользнула мысль, что здесь оборвется и моя дорога жизни. Ан нет. В начале мая группу узников построили и, выдав сухпаёк, по железной дороге отправили на запад в торговых вагонах. В Варшаве всех узников накормили горячим супом и отправили в Германию, город Мюльберг. За городом располагался концентрированный лагерь, барачный городок на 600 тысяч человек, построенный еще в первую Мировую войну. Бараки были теплы и снабжены водой. Кормили супом и давали 200 граммов хлеба, но силы покидали меня, кружилась голова, темнело в глазах. И я решил идти к воротам, куда временами подходили гражданские.

Однажды я подошел близко к воротам, где с охранником разговаривал местный житель. Солдат сказал ему "Gut", и повернувшись ко мне, открыл замок и гаркнул, чтобы я подошел. Я протиснулся ближе и солдат взял меня в числе десятка. Баур-так, звали в Германии крестьянина, повел нас домой. Хозяйство его было богатым: более 10 коров, бык-производитель и несколько тёлок. Трудились на ферме несколько девушек и парень поляк. Хозяин приказал накормить нас. Когда мы позавтракали, нам вручили мотыги и отправили на поле. Работали 9-10 часов. После работы хозяин отводил нас назад в лагерь. Так я работал в течении двух недель. Я ожил, почувствовал прилив сил и духа бодрости. После этого решил, что хоронить себя в могилу еще рано.

И вот в июне месяце, примерно 10 числа, мой номер 154013 вызвали в числе других узников, вывели за ворота лагеря и повели на вокзал, откуда поезд повез нас в город Виттенберг, что на реке Эльбе. В километрах трёх от города располагался не большой лагерь, куда нас и поместили. Здесь нам приказали помыться, постирать белье и накормили супом. На другой день меня и еще девятерых человек повели в город на работу. Город был чистым, мало автомашин. Люди ездят на велосипедах и ходят пешком. Меня и еще четверых заключенных определили на работу в автомастерскую фирмы "Опель". Здесь нас распределили между мастерами, и показали, что мы должны делать. В мастерской были не только немецкие машины, но и французские, русские, которые нам приходилось чистить до блеска. В 12 часов звенит звонок на обед. Все одновременно бросают работу на полчаса, и одновременно в 12-30 приступают к работе. Никто на перекур во время работы не уходит, никто без дела не болтается, ни одна минута не уходит в холостую, все работают как часовой механизм.

Нас удивило следующее. Ровно в 12 часов сам хозяин приносил нам на столик кастрюлю вареной картошки и кофейник кофе. Фашист, а душа человеческая. Я и говорю шефу: "Вот рядом, за стенкой колбасный цех, запах и здесь ощущается, нельзя ли нам вместо кофе приносить нам кофейник бульона, для нас это питательнее". Он согласился, и теперь нам на обед вместо кофе приносил колбасный бульон. Здесь нам пришлось проработать год. В июне 1943 года в лагерь приехала врачебная комиссия, которая меня и многих других военнопленных отобрала и отправила в лагерь города Сиган. Примерно через неделю после прибытия нас построили, дали по полбуханки хлеба и по баночке консервы, посадили на поезд и повезли на Восток.

Сколько ехали - не помню, привезли нас в район богатый шахтами. Нас привели в помещение, построили в колонну по четыре, повернули налево и скомандовали рассчитаться по порядку. Затем толстый, краснорожий мужчина, низкого роста стал отсчитывать ряды справа, я же убежал на левый фланг, он меня вернул, чтобы я вошел в его команду, но я снова убежал на левый фланг и присел, чтобы этот человек меня не заметил. Так мне удалось скрыться. Отсчитанное количество узников отвели в один из бараков, затем отсчитали ещё сколько-то человек и отвели в один из бараков, затем отсчитали ещё сколько-то человек и отвели во второй барак, а меня и остальных поместили в третий барак. Моя группа была оставлена для работ на поверхности шахты...

Сначала мы копали котлован. По прошествии месяца или полутора, точно не помню, это было осенью 1943 года, работая я травмировал левую ступню ноги. Я объяснил конвоиру, что не могу работать, тот остановил работу, собрали весь инструмент, и солдат повел нас в барак, проявив гуманность к узникам. Кроме того, он отвел меня к лагерному врачу, бывшему полковнику медицинской службы, родом из Подмосковья (Химки). Осмотрев, врач освободил меня от работы на месяц и дал направление в лазарет, который располагался недалеко от шахты в одиноком здании. Там я пролежал месяц, а когда вернулся, лагерный врач дал ещё месяц для заживания, но на работу не ходил полгода. Инспектор обнаружил трех уклонистов от работы и двоих отправил в забой, меня оставил работать на поверхности.

Следует отметить, что с 1943 года немцы стали обращаться с военнопленными более лояльно, чем в 1941-1942 годах, когда они прикладами награждали узников. Здесь я принялся за ремесло, освоил изготовление шкатулок. На шахте работал немецкий офицер, старший лейтенант, который чисто и свободно говорил по-русски. Он предложил мне заказ: сделать его жене шкатулку. Через некоторое время этот офицер назначил меня заготовителем продукции для котлов на кухне.

На фронте Советская армия громила немцев, освобождая города и сёла. Фронт приближался и к границам Верхней Силезии, к каменноугольному бассейну, уже слышна была артиллерийская канонада, чаще в небе стали появляться наши самолеты.

В декабре месяце нас с шахт эвакуировали. Пешим маршем повели на запад. Узников, которые не могли дальше идти, расстреливали на месте, и мне видны были на дороге чёрные точки-жертвы войны. Это чей-то сын или брат, чей-то отец или жених, которого ждут дома родные, но он, как и многие другие, оставшиеся лежать на обочине дороги в чужой стороне, похороненные в чужой земле, навсегда останется без вести пропавшим. А его всю жизнь будут ждать, но не постучит он в окно тёмной ночью и не окликнет своих родных и близких. Эта картина навевала грустные мысли в моей голове.

Под вечер мы останавливались в каком-нибудь селении, где кое-как нас кормили, ночевали в скотных сараях, а утром следующего дня снова отправлялись в путь. Я решил осуществить свою мечту - бежать. Вот польская территория осталась позади. Стала встречаться речь бархатная, напевная. Остановились мы в одной большой деревне, где староста приготовил для русских пленных по бутерброду, после чего нас развели по сараям на отдых. Я предложил хорошему знакомому из Сибири, Петру, бежать. Петр был танкистом, низкого роста, белокурый. Но он отказался от побега, что очень меня огорчило. Выйдя из сарая подышать, я заметил между нашим и другим строением, стоящим параллельно, дыру, через которую я мог осуществить свой замысел. Часовой стоял во дворе, покуривая сигарету, рядом с ним было несколько узников.

Я попросил ребят занять чем-нибудь часового, а сам, войдя в сарай, спросил, кто желает бежать со мной на волю. Один парень согласился, я спросил его, откуда родом, тот ответил, что он с Воронежской области из Борисоглебска и зовут его Анатолием. Верхнюю одежду мы не взяли, чтобы не вызвать подозрения, и сразу пошли к спасительной дыре. Пригнувшись, я пролез через отверстие и оказался на воле, вскоре появился и Толик. Я посмотрел на сарай, около которого ходил часовой взад вперед. От сарая был крутой склон, по которому мы быстро спустились вниз и лощиной пошли прочь в темноту. Все время свой путь мы держали лощиной, а вверху по дороге скользили прожектора. Вот показались огни какого-то селения.

Мы вошли в село, на окраине которого стояли две большие клуни (риги). Мы пытались проникнуть внутрь, но как ни старались, войти нам не удалось. Тогда мы решили пройтись по селу. Но пройдя метров 200, заметили яркие огни и скопление немцев, услышали пьяную речь. Нам пришлось повернуть назад и, прибавив шагу, мы свернули влево от дороги.

Через некоторое время мы вошли в другое селение; позже нам стало известно, что это была вестница Дединь. Проходя по улице в поисках укрытия, мы подошли к калитке одного дома. Она оказалась открытой. Тихонько открыв ее, вошли во двор. Собаки не было. На углу дома мы заметили какую-то маленькую каморку. Открыв дверцу, мы вошли в этот игрушечный домик и присели. Через мгновенье в каморке раздался тревожный стук об пол. Мы насторожились, стук дуплетом повторился. Я понял, что это кролик, встревожившись, ударяет задними лапами об пол и сказал Толику:

Не гоже нам тут остаться. Надо менять место.

Мы снялись с этого лежбища, тихо открыли и закрыли за собой калитку и пошли странствовать дальше по деревне. Вот проходим мимо домика, крытого камышом и соломой. Повеяло родиной детства, чем-то близким и родным; защемило сердце, на душе стало тяжко. Идем дальше. Вот стоит домик с открытой верандой. Тихонько зашли во двор, подошли к окну и постучали:

Кто там? - раздался женский голос, который показался нам мягким и добрым.

Мы русские, - ответил я.

Цо кцете?

Откройте нам и дайте что-нибудь поесть, - ответил я.

В доме вспыхнул огонек. Щелкнуло в комнате, и дверь открылась.

Просим! - произнесла женщина и торопливо пошла в другую комнату.

Вышла она через несколько минут, неся в руках по большому бутерброду с маргарином и по шесть штук яблок сорта пепин-шафран. Мы попросили укрыть нас от погони, но женщина из-за боязни отказала. Поблагодарив чешку, дальше мы никуда не пошли, а укрылись на ее дворе в сарайчике. На потолке, пучками были сложены палки для растопки плиты, где и скрывались мы двое суток, не подавая никакого звука и знака.

Вечером, через двое суток, по истечении продуктов питания, мы вышли из укрытия и вновь обратились к этой славянке. Она приняла нас, одарила хлебом, ста граммами самогонки, яблоками, дала по шляпе на голову, но укрыть вновь отказалась. На этот раз дома была дочь-красавица и какой-то мужчина лежал на лежанке. Женщина поведала, что это беглец из Польши и порекомендовала зайти в дом напротив, где проходит гулянка молодежи. Мы направились к тому дому.

В доме ярко горел свет. Из дома вышла девочка, лет 12, с ведром помоев. Завидев нас, она тревожно вскрикнула и побежала в дом, и тут же выбежала ватага мальчиков и девочек, между которыми завязалась беседа. Кое-как мы пообщались то на русском, то на польском, то на немецком и кое-что на чешском языках, и молодежь как воробьи порхнули и полетели в дом. Через полчаса мальчики и девочки вернулись с подарками: кто бутерброд принес, кто сигареты. Мы набили полные карманы и пазухи, отблагодарив ребят, отправились в путь в поисках укрытия.

Мы подошли к петровской избушке, покрытой по-русски соломой. Я постучал в окно, хозяева что-то промурлыкали невнятное и мы решили найти укрытие в из сарае. Зашли в сараишко с потолком, плетеным из хвороста и обмазанным глиной. В сарае ютилась коза с козлятами. Выйдя из сарая мы попали на садовую тропинку. Прошли по ней метров 20-30, как вдруг звонко залаяла маленькая собачонка. Мы встревожились и решили вернуться назад, но внизу неожиданно раздалось, на совершенно чистом русском языке: "Кто там? Идите сюда!".

Мы продолжили спускаться вниз. Перед нами выросла хата небольшого старичка, который спросил кто мы и откуда. У меня мелькнула мысль, что это Украина. Я ответил, что мы русские, сбежавшие из плена. Старичок повел нас домой, где находилась его семья: две женщины, тучный мужчина, среднего возраста с бычьей шеей, и девочка лет 12. Здесь мы помылись и сытно поели, после чего нас отправили спать на сеновал. Через двое суток запас питания был исчерпан, и нам пришлось покидать свое лежбище. Когда мы спускались с чердака, я упал с лестницы. Находившаяся в это время во дворе девочка, услышав шум, испугалась и побежала в дом. Выбежал знакомый нам старик и спросил:

Это вы, кого я встречал два дня назад?

Да, - ответили мы.

А почему вы не отзывались, когда я вас звал, принося завтрак и обед?

Мы боялись, что нас заберут в полицию.

Нет, мы вас не выдадим жандармам. Пойдемте в дом, вы голодны.

В доме мы поели, после чего старик сказал, что сейчас за нами придет пан староста. Ну, конец нам пришел, подумали мы и по коже полезли мурашки. Наступило гробовое молчание. Примерно через полчаса открывается дверь, входит высокого роста мужчина. Он был худощавый, со впалыми щеками, с прямым носом и карими глазами, в сапогах, на голове шапка с козырьком. Он по-русски поздоровался, сняв шапку, присел на стул расспрашивать о колхозах, что это за штука. Мы рассказали, что это за организация. Побеседовав, пан староста поднялся, надел шапку и сказал:

Ну, хлопцы, одевайтесь, пойдете со мной.

Повел он нас не по дороге, а огородами по тропинке. Кошки перестали скрести на душе, благое намерение старосты мы разгадали, и опасаться нам было нечего. Войдя во двор, мы заметили богатство и порядок в хозяйстве. Староста повел нас в хлев, где находились десяток дойных коров, шесть телок-двухлеток и бык. Кроме того в хлеву стояло большое корыто с водой, от которой валил густой пар. Мы помылись и переоделись в чистую одежду, принесенную хозяином, а свою лагерную одежду оставили в хлеву. Пан староста пригласил нас в дом. За столом в углу святых икон сидела пожилая женщина, она штопала носки. Две рослые девушки пригласили нас ко второму столу, украшенному огромной расписной вазой, наполненной яблоками и грушами. На столе лежала колода карт и папиросы в картонной коробке. Девчата предложили играть в карты. Мы познакомились. Одну из них, чернявую, звали Миладка, другую белокурую - Ярина. Вечером пан староста отвел нас на сеновал.

Кормили они нас как дорогих гостей. За две недели пребывания у них мы изменились так, что сами не узнали себя. Однажды пан Юзеф, так звали старосту, предложил нам съездить в лес по дрова. Он запряг пару лоснящихся сытых лошадей и мы поехали. Собирая валежник, он сказал, что скоро отправит нас в лес. Эта идея нам понравилась. Мы вернулись домой вечером.

Однажды к нам на сеновал пожаловал зять Юзефа из вестницы Веселая, по случаю рождения сына. Мы хорошо выпили и стали слишком громко разговаривать. Пришла Миладка и сказала, чтобы мы соблюдать тишину. Так появился новый знакомый. В воскресенье хозяева всей семьей отправились в гости к зятю в вестницу Веселая. Нам было приказано из дома не выходить, наблюдать в окно.

Под вечер я выглянул на улицу в окно. К моему огорчению рядом с Юзефом шагал жандарм. Мы спрятались в платяном шкафу. Вскоре дверь открылась, и вместе с хозяевами в дом вошел читник (полицейский чин). Юзеф разговаривал с ним около часа, после чего выпроводил незваного гостя. Мы вышли и Юзеф сказал нам:

Завтра хлопцы надо собираться в путь. Придет из округа представитель райздравотдела и отведет вас к партизанам. В 12 часов дня пожаловали гости. Они принесли одежду и обувь, по ложке и кружке, по складному ножу, по платочку и полотенцу. Мы оделись, попрощались с хозяевами и Иржек (так звали нашего провожатого) повел нас, предупредив не разговаривать дорогой.

По дороге уже звенели ручья, в небе лилась песнь жаворонка, а по шоссе на Восток мчалась машины с солдатами. К вечеру пришли в город Литовель, что на берегу реки Моравы. Иржек сказал, чтобы мы походили молча по тротуару, а он зайдет вот в этот дом, и когда он трижды свистнет, мы должны войти следом. Прохаживаться нам долго не пришлось. Раздался свист, и мы вошли в дом. Это была часовая мастерская, где работали в основном горбуны. Со стороны огорода вошли двое мужчин. Нам предложили оружие и повели огородами. Выйдя на дорогу, прошли километров 10, свернули с дороги и вошли в лес.

Через несколько километров нас остановил часовой. Провожатый назвал пароль, и нас пропустили. Через некоторое время нас встретил какой-то человек и повел дальше. Подойдя к огромному сосновому пню, человек откатил его в сторону, и мы увидели потайной ход. Спустившись по сходням, мы оказались перед дверью, которую открыл Ирка. Он ввел нас в комнату и доложил командиру отряда, Пепе Новаку, о выполнении задания. Командир партизанского отряда был родом из Праги, как и Ирка свободно владел русским языком. Пепе побеседовал с нами и сказал, что посмотрит, как мы покажем себя в бою.

Ирка был немецким лётчиком, но после Сталинградской битвы бежал из армии и попал в партизанский отряд имени Яна Жижки. Таких немцев в отряде было много, но в основном чехи и трое русских. Когда нам удалось снять охрану моста через реку Мораву, заложить динамит под рельсы и пустить поезд с боевой техникой под откос (это было в марте 1945 года), отряд вернулся в лагерь, а один из русских остался в деревне. Он дружил с девушкой. На рассвете деревню блокировали эсэсовцы. Петр был схвачен и расстелен.

Как-то мне поручили быть в ночном дозоре. Я услышал какой-то посторонний шум и доложил об этом командиру. Утром Пепе Новак приказал мне обследовать все дороги и тропинки в лесу. На одной из них я обнаружил следы горных стрелков и доложил командиру. Пепе похвалил меня и сказал, что их нужно уничтожить.

Следующим утром отряд вышел на поиски опасного противника. Дорога шла по-за опушкой. Пройдя мимо большой поляны, отряд повернул вправо. Оглянувшись назад, я заметил лежащих в редколесье по-за дорогой людей. Как только наш отряд скрылся из виду, я сказал об этом командиру. Ирке и еще троим поручили разведать, что за люди. Ирка разговаривал с людьми по-немецки, а затем скомандовал встать, и с земли поднялось человек 40-50. Он привел безоружных солдат в столовую партизан. Я с Пепе стоял у входа в помещение. В моем автомате было 72 патрона, оружие стояло на автоматическом режиме стрельбы. Вдруг мы заметили, что двое немцев готовят гранаты. Пепе толкнул меня и крикнул: "Огонь"! Раздалась автоматная очередь, все немцы были поражены.

В отряде прослужил я до мая месяца, а затем всех советских солдат перевели в партизанский отряд имени Ермака, где командиром был капитан Фурсенко, начальник штаба - Литвиненко и адъютант Губарев. Здесь я пробыл до 25 мая. А День Победы встретили соединившись с частями 1-го Украинского фронта, которыми командовал Маршал Конев.

9 мая мы были на одной из фабрик Литовского округа. 8 мая был сильный дождь, а 9 мая небо было чистое, солнечное, без единого облачка. Вдруг раздалась беспорядочная стрельба из всех видов оружия и в эфире пронеслось долгожданное "Победа!". Отмечать день Победы нас пригласили солдаты одного из полков, которым командовал полковник Саакошвили. Я попросил полковника одолжить мне машину для поездки в вестницу Дедину, на что он дал согласие. Мы приехали под вечер. Я подошел к калитке, но она была закрыта, перепрыгнув через забор, я постучал в дверь. На вопрос "Кто там?", я ответил, что тот русский пленный, которого вы спасли. Дверь открылась и мне на плечи навалилась фигура пана старосты с плачем навзрыд. Я спросил:

Что случилось?

Успокоившись и зайдя в дом Юзеф поведал мне трагическую картину. Когда край Моравии был освобожден частями Красной Армии к старосте пришли солдаты и представители из СМЕРШа. Они забрали все, а Юзефа в наручниках повели на расстрел. Но вовремя спохватились дети. Дочь Миладка нашла памятки-листочки, где было написано: "С приходом частей Красной армии, прошу командование не применять против пана старосты ни каких репрессивных мер. Он спас мне жизнь. Лейтенант Советской армии Рыжих Митрофан Иванович 1921 года рождения, уроженец села Веретенниково, Новоуколовского района, Воронежской области. Январь 1945 года Рыжих".

Такая же записка была оставлена и моим товарищем. Взяв эти листочки из шкатулки Миладка Бурей понеслась за офицером, громко крича:

Пан офицер, пан офицер, почекайте! Почекайте! Почекайте!

Прочитав листочки офицер приказал снять наручники с Юзефа и извинившись отпустил, не забыв передать листочки Миладке. Мы еще немного поговорили, и поблагодарив друг друга распрощались.

Получив справку об участии в партизанском движении, мы сдали оружие, после чего нас зачислили в 95 полк, в котором и проводилась моя неопределенная жизнь. Сначала работал начальником штаба батальона, но репатриации советских граждан в городе Оломодце в Чехословакии, куда приезжали знакомые девчата по отряду. Там я проработал июнь-июль 1947 года. Затем я вместо того, чтобы остаться здесь, изъявил желание отправиться на поезде на Родину, хотя знал, что к бывшим военнопленным относятся с недоверием и даже враждебностью. Но вместо поезда прибыла колонна машин. Нас посадили на машины и перебросили в Польшу, город Гданьск, а затем поездом в город Львов. Всюду проходила фильтрация. Людей забирали и отправляли на Чукотку, в Воркуту, в Магадан.

Затем нас перевезли в город Казельск, где я встретил знакомого узника по работе в шахтах. Он подтвердил мой рассказ. Особист занимавшийся моим делом, претензий ко мне не имел.

В Москву был сделан запрос, откуда пришло подтверждение о моем звании и личности. 23 ноября, я получил пакет документов и демобилизацию. Домой отправился 24 ноября.

В Острогожске я сошел с поезда, потому что хотел посмотреть на город, в котором учился, а увидел груды камня, на месте когда-то цветущего и пошел домой пешком. К 11 часам ночи пришел в родное село, которого не узнал, как и оно не узнавало меня. Церкви, что стояла на площади, не было. Я остановился в раздумье, куда идти. К батьке - напугаю, пойду к сестре Паше. Подхожу к хате, в строительстве которой я принимал участие, открываю калитку, захожу во двор гробовая тишина. Потихоньку подхожу к окну и решительно стучу. Зажегся тусклый свет, и кто-то спрашивает:

Кто там, отзовись?

Открой, тогда и увидишь.

Сестра отворила дверь и впустила меня в дом. Я поздоровался и присел на лавку. Родные меня не узнали.

Кто ты, скажи?

А вы не узнаете меня, что-ли?

Нет, не узнаем.

Я сижу в раздумье: семь лет меня здесь не видели, мне было 18 лет, когда уходил в армию, а сейчас 25, был на фронте, попал в плен, бежал, что мне молчать, скажу сестре.

Сестра, это я вернулся.

Она со слезами и рыданием бросилась ко мне целуя и крепко обнимая. Двоюродная сестра, Ольга, побежала за родителями. Вошли Ольга, затем мать и отец. Она представила меня, как своего жениха, и попросила согласия крестных. Отец согласился, сказав чтобы, были счастливы, только вот одна беда, от Митрошы нет никаких известий до сих пор.

Кажется, что он совсем рядом. Сердце так и подсказывает, да и гадалка нагадала, что он жив.

Отец внимательно присмотрелся ко мне еще раз, но все не узнал. Тогда сестра Паша не выдержала и сказала:

Отец и ты мать, как вы в этом человеке не признали сына своего, это же Митроша, он домой вернулся.

фОтец застонал, мать зарыдала. Они обняли меня и спрашивают:

Как , же ты сынок, ты не в бегах?

Нет. У меня на руках документы, которые я должен отвести в район.

На следующий день я взял документы и отправился в Красное, где передал пакет с документами сотруднику КГБ. Он присмотрел документы и посоветовал зайти в военкомат. Там меня направили в Острогожск, чтобы оформить военный билет и личное дело.

В декабре месяце с Дальнего востока возвратился мой друг, Новиков Иван Денисович, до войны работавший учителем. Мы отметили встречу по-солдатски, и договорились идти в район устраиваться на работу. Заведующая народным отделом образования, Кашникова Анна Арсентьевна, направила Ивана Денисовича в Камызинскую школу, где он работал учителем до войны, а меня в Семеновскую начальную школу села Ураково, учителем 2-го класса, где директором была Стрекозова Варвара Александровна. Здесь я проработал год. Однажды я простыл и не смог идти домой. Мне нужна была помощь. Дети сходили к недавно вернувшейся из Китая медсестре, Варваре Стефановне, которая тут же явилась. Она помогла мне добраться домой и выздороветь. После этого я год проработал в Веретенникове учителем 4-го класса.

В 1948 году заочно поступил в Россошанский учительский институт, который окончил в 1952 году. Закончив пединститут работал учителем русского языка и литературы в Камызинской семилетней школе, здесь же был завучем ряд лет. В мае 1963 года, в школу приехал начальник Красненского РОНО, Пастухов Василий Петрович, заслуженный учитель школ СССР. Он вручил мне приказ о назначении директором Ураковской 8-летней школы, которую необходимо было достроить.

В течении трёх месяцев, кипела работа и 1 сентября школа приняла в свои стены 632 ученика, 23 учителя, 5 техничек. Здесь я проработал до 1989 года. За 50 лет педагогической деятельности я сделал более 20 выпусков. Около 60 моих учеников избрали труд учителя. Моими выпускниками являются такие люди, как Пожидаев Григороий Иванович - полковник в отставке, бывший руководитель подготовки и полетов космонавтов, генерал-майор медицинской службы - Новиков Николай, заслуженный учитель РСФСР Пожидаева Галина Яковлевна, отличник народного просвещения - Головина Любовь Николаевна, секретарь Московского городского комитета комсомола, и этот список можно продолжать до бесконечности. Одни растят хлеб, другие строят дома, куют железо, охраняют наш покой, т. е. работают во всех отраслях народного хозяйства. За многолетний труд я награжден медалями "За трудовую доблесть" и "За доблестный труд".