Мы помним. Мы гордимся.

Ракитянский район

Шмараева Анна Тимофеевна

Шмараева Анна Тимофеевна (крайняя справа) с главой администрации В-Готнянского поселения Владимировым Владимиром Порфирьевичем и Гречихиной Анной Васильевной

Я родилась 12 августа 1927 года, девичья фамилия Шершнева.

Когда началась война, я только окончила 5 класс. В семье у родителей было пятеро детей. Старший брат был в армии, одна из сестёр была замужем в селе В-Готня . Дома оставалось трое детей : сестра с 1921 года рождения, брат Николай с 1922 года и я. Узнала о начале войны я от отца, который был в ночном. Приехал утром и сказал. В селе стали забирать на фронт мужчин от 20 до 40 лет.

В нашей семье на фронте с первых дней войны находился брат Шершнев Василий Тимофеевич 1915 года рождения. Он отслужил четыре года срочной службы, остался сверхсрочно и погиб 18 февраля 1942 года возле села Малое Ладыжкино Старорусского района Ленинградской области. В самом начале войны он прислал письмо: "Мама, папа, лежу в госпитале в Горьком, ранен в голову. Подлечусь и пойду на фронт".

До оккупации я и мои ровесники, дети 12-15 лет, работали в колхозе, пахали на коровах.

Первый раз я увидела немца осенью 1941 года, он ехал на коне по улице Обуховка, был чисто одет, на ремне висел котелок. Он заехал к соседям Бураченковым, дома был только старенький дедушка. Немец начал что-то просить у деда, что случилось во дворе дальше, я не видела, но вдруг раздался звук выстрела - немец убил деда.

Затем этот немец заехал к нам во двор. Я с мамой вышла ему навстречу, а отец давал сено корове. Немец начал просить молока, мать стала объяснять, что молока сейчас нет, вот подоит в обед корову, тогда и нальет ему молока. В этот момент отец вышел с вилами и хотел его заколоть. Мать встала между ними, заплакала, и немец уехал. Вот такая была у меня первая встреча с немцами, я их очень боялась.

Во время войны школа в селе не работала. В то же время немцы открыли церковь. Она находилась в приспособленном помещении, в доме, где до революции жил священник, а затем размещалась школа. В войну в церкви проходили службы и даже венчания, не помню, кто из молодежи женился в то время, но свадьбы точно были. Батюшка был русский.

На улице Фединка, на месте дома Круговой Нины Ивановны, располагался немецкий штаб, туда приводили мирных жителей, которые не хотели подчиняться новой власти и били. Старшим над полицаями был Борис. Были полицаями: сын Анютки Мишиной Иван и Слепнев. Их расстреляли наши солдаты в елочках в Долгеньком, когда в 1943 году освободили село. Во время оккупации люди работали в поле, над ними назначались десятники, а дети были дома. Скота общественного не было, его еще в начале войны разобрали по домам.

В то время за солью ходили на станцию Готня. Однажды отец с Верой Александровной Коренковой пошли за солью, набрали, а тут идут два немца, стали подзывать отца. Он подошел, его заставили бросить соль и поставили под дерево. Отец думал, что его будут расстреливать, попрощался с Верой, а немцы стали его фотографировать и смеяться с его лаптей (они у него были плетеные как сапоги с халявками).

Перед приходом наших войск через наше село отступали мадяры, они воевать не хотели. У каждого мадяра было одеяло, а женщины меняли у них одеяла на еду, и для этого даже ходили на Сумовку.

Когда наши войска пришли весной 1943 года, были перестрелки. Бомба упала в наш огород, отец ее тушил. В армию стали забирать парней 22-25 года рождения. Тогда же забрали и брата Николая. Он вернулся с войны раненый, у него не работала рука.

До эвакуации у нас в доме размещались четыре радиста. Отец ухаживал за их лошадьми и водил радистов в лес, показывал им где какие овраги, леса и т.д.

Весной население отправили в эвакуацию: сначала в поселок Ракитное, затем в село Тринадцатое. Домашний крупный скот люди уводили с собой. Там взрослые рыли окопы, а дети помогали по хозяйству. Старшая сестра заболела тифом и умерла. В то время многие болели тифом. Мой отец не эвакуировался, оставался дома. Он посадил картошку из картофельных очисток и, когда вернулась осенью семья, то у нас было немного картошки.

Осенью все вернулись из эвакуации. Второй раз немец не дошел до Введенской Готни, когда его выбили из Трефиловки, войска ушли из села. Больше немцев мы не видели.

После освобождения я работала вместе с другими подростками в колхозе. Бригадиром у нас была Болховитина Ольга с Лягущевки. Зимой в начале 1944 года колхозников послали грузить мины на станцию Трефиловка. Старшим был, пришедший в отпуск, капитан Воропаев Петр Прохорович с хутора Смирнов. Я пошла вместе с подругой Болховитиной Софьей. Когда пришли на разъезд, то увидели очень много мин в посадке. Мины были противотанковые, круглые с ручками.

Стояло 14 вагонов, в каждом вагоне было по двое военных. Люди уже грузили эти мины, людей было очень много. Меня с подругой поставили на последний вагон, с нами еще был мальчик из Трефиловки лет 13-14. Мы носили мины в вагоны, военные их складывали.

До часа дня доработали, затем пришел майор, машина его стояла возле посадки. В это время рабочие сели обедать. Майор подошел к обедающим, спросил как работа, перчаткой смел снег с мин. Когда начали работать, он пошел в машину. А мы стали носить мины в вагоны (носили по две мины, они были легкие). Я кинула одну мину, а вторую уже не помню, кинула или нет - потеряла сознание.

Взрыва я не слышала. Когда очнулась, то лежала на земле, увидела сгоревшие вагоны и сгоревшую машину майора, сам он погиб. И тут прибежали военные со станции и стали помогать людям. Я встала и стала искать свою подругу Соню. Соня лежала в вагоне, сверху лежал убитый военный, а девушку спасли. Соня была ранена в голову. А потом я увидела мальчика, который с нами работал, он был без головы. Эта картина до сих пор часто встает перед глазами: снег, перемешанный с грязью и кровью, люди, лежащие на этом снегу и в вагонах в неестественных позах, и мальчик без головы.

Затем меня окликнула Агаркова Нюра, которая жила на улице Лягущевка. У меня, оказывается, юбка и пиджак были все порваны, шла кровь со лба и щеки, одним глазом я ничего не видела. Агаркова осмотрела меня, перевязала мне рану, и мы пошли домой в Введенку. Пока я шла домой руку держала согнутую в локте, когда возле магазина я опустила руку, хлынула кровь.

По дороге домой после взрыва, увидели женщину из Лаптевки. Она была жива, но у нее не было ноги, а она сильно плакала и кричала, что ей не жалко ноги, а жалко лаптя.

Погибших людей узнавали по одежде, которая кусками висела на кустах.

Тогда же ранило Гречихину Ульяну из Введенки. Когда я пришла домой, там отец и мать переодели меня и отправили на телеге в госпиталь на Сахзавод. Хирург там зашил мне щеку, положил на стол и вытащил осколки из руки, а в груди остался осколок, который вышел сам в 1951 году. Я лежала в госпитале недолго. Когда отец забирал домой, врач сказал, что у меня все до свадьбы заживет. Швы снимали мне уже дома, а шрамы остались до сих пор.

Выйдя из госпиталя, я работала в колхозе. В колхозе возили на санках навоз, пахали на коровах. Ели болтушку из половы и пшена. Варили ее на воде, лишь добавляя немного молока, собирали колоски.

В конце войны работала в совхозе Ленина в поле. Работали и ночевали в поле. Я была звеньевой. 9 мая утром встали и бригадир сказал о том, что война закончилась. Было много радости, но и слез тоже. Бригадир организовал маленький митинг.

Потом начали возвращаться домой солдаты.

Два лета я работала в совхозе, затем в 1947 году вышла замуж за фронтовика Шмараева Бориса Андреевича 1923 года рождения. Он был старшим сержантом, командиром 304 отдельного саперного батальона 183 стрелковой дивизии. Был награжден орденом Славы 3 степени, медалью "За победу над Германией".

Свадьбу праздновали почти 2 недели. Васька Пимонов играл на гармошке. На свадьбу нарядили меня в фату, которую сшили из тюли. Белое платье, белые туфли на каблуке и тюль покупали в Харькове мой брат с женою. На свадьбе было много угощения: самогон,. вареники, пирожки, мясо (дома держали овечек, корову), сметана.

Невеста по обычаю у жениха наряжала хату. Хату наряжали мои подруги Шмараева Полина и Соня Болховитина. Они вешали утирки на портреты и иконы, вешали шторы на окна, стелили на стол скатерть. В приданое родители собрали постель, одеяло было атласное (его поменяли за полмешка проса), перина, подушки, подзорник на кровать. Кровати были железные, шкафов не было, был сундук. Так началась моя замужняя жизнь. С мужем мы жили дружно, растили детей и очень много работали.

Воспоминания записаны в 2010 году Гавриленко Н.В.