Мы помним. Мы гордимся.

Шебекинский район

Ткачева (Покотилова) Мария Лаврентьевна

Родилась в селе 1 Стрелица 1 января 1932 года. Отец - Покотилов Лаврентий Иванович, 1910 года рождения, погиб на фронте. Мать - Покотилова Агриппина Антоновна, 1908 года рождения умерла в 1993 году. Сестры Прасковья, 1930 года рождения, и Лидия 1940 года. Мария Лаврентьевна работала в колхозе с 1943 по 1986 год. Проживает в селе 1 Стрелица.

Перед самой войной наша семья переехала жить отдельно. Построили дом, хотя какие в то время строили дома: деревянная хатенка, облепленная глиной, соломенная крыша. Но все равно - свой угол, ведь в отцовской хате пятеро детей, брат Данил тоже женился, дочь Надя - моя ровесница, а младшей сестре отца Поле только семь лет.

Отец работал в сельском совете. Как только началась война, он разносил повестки по селу, потом пришла повестка и ему. Мы так и не получили от него ни одного письма. Как потом рассказывал его друг, они попали на фронт в район Смоленска, где шли ожесточенные бои.

Его убили уже после атаки. Они стояли под деревом по разные стороны, и нашего отца сразила пуля случайной перестрелки. Друг закопал его тут же под деревом. Когда дедушка Иван и моя мать ездили к нему, он рассказал об отце и о том, как найти его могилу. Но кругом шла война, потом голод, у матери, оставшейся одной с тремя детьми, не было возможности съездить на место гибели отца. Дед обещал помогать невестке и внучкам, но после той поездки к однополчанину отца он заболел. О своей болезни он сказал: "У меня что-то внутри оторвалось", и вскоре умер. Мама целыми днями была на работе, а нам страшно было оставаться одним, сидели, ждали ее на завалинке, прижавшись друг к другу, часто там и засыпали.

Перед самым приходом немцев многие жители стали прятать свою скотину за селом в Смелом яру. Вырыли там ходы, землянки, прятались от обстрелов и пасли скотину. У нас была телка стельная, и меня с ней тоже отправили в этот яр. Потом пришла женщина и сказала, что немцы уже в селе, и на головах у них рога. Только это были не рога, а воткнутые в шапки перья. Мама испекла свежий хлеб. Муки вдоволь не было, и в хлеб подмешивали все, что можно, но все-таки это был хлеб.

Он лежал свежеиспеченный на скатерти, и тут в хату зашел немец, увидел хлеб, завернул его в скатерть, да и унес вместе со скатертью. Немцы у нас в селе вели себя мирно, только продукты да скотину требовали. Нашу телку тоже требовали отдать под нож, староста чуть ли не каждый день приходил: "Ведите телку!". Мама не соглашалась, стельная ведь, тогда он предложил поменяться коровами с соседкой и сдать от нашего двора соседскую корову, только кто ж согласится свою корову под нож отдать?

Однажды зимой слышим, будто под горой по-нашему разговаривают, все обрадовались: "Наши пришли!". Оказалось - наши разведчики. В соседний с нами дом зашел солдат, страшно уставший. Со всей улицы сбежались женщины, стали его обо всем расспрашивать, а он от усталости даже разговаривать не может. Говорит, понимаю, что надо с вами поговорить, но дайте мне отдохнуть хоть часок.

В школу я ходила только четыре класса. Училась хорошо и очень хотелось мне учиться дальше, но в пятый класс нужно было ходить в Артельное. Я все-таки пошла. Прихожу домой, а мама говорит: "Ну сейчас почти лето, ты походишь в школу, а дальше как? Ни обуть, ни одеть нечего". Так моя учеба и закончилась. Жили мы, действительно, очень трудно. У меня были дырявые плохонькие сапоги.

Пока зимой схожу, насобираю бурьяна да веток, чтобы протопить печку, ноги к подошвам примерзают, отдираю по-живому, вот тогда мы все болезни себе и заработали. Хорошо хоть корова была, молоко есть, уже не голодные, а без коровы совсем бы плохо пришлось. У сестры матери коровы в голод не было.

Тетка сварит чугунок похлебки, а там почти нет ничего, одна вода. Детвора этой похлебки нахлебается, живот пухнет, а есть хочется. Мы и их понемножку молоком подкармливали, только самим тоже мало было. Лида еще совсем маленькая, она родилась 8 марта 1940 года, а Паша хоть и старшая, но голод переносила очень плохо. Я маленькая была, худенькая, и любую еду могла переварить, а Паша как поест жмых, так сразу ей плохо становится - от голода пухла. Спасла ее мамина сестра Ольга Антоновна, увезла ее с собой в Саратов.

С 1943 года я начала работать в колхозе. Мои подружки все были старше меня: с тридцатого и тридцать первого года, они пошли работать и я ними, но так как я была младше, приходилось намного труднее. Работали в поле, вязали снопы, скирдовали солому. На ночь нас девчонок забирали работать на ток, на молотилку.

Днем работали женщины, а вечером уходили домой, надо было и дома управляться. Придем на ток, а бригадир нас встречает: "Пришли, девчатки? А мы кашку еще не наварили! Ну, куда я вас поставлю? Вам же еще в куклы играться!". Но, ничего, работали. Трудная работа - бросать снопы на молотильную машину, глаза полова засыпает, руки от тяжелых снопов болят, хоть криком кричи.

Одна женщина нам помогала: подаст неправильно сноп, он застрянет, машина остановилась. Пока машину прочищают, мы хоть какую минуту постоим, отдохнем. Работали за палочки.

Бригадир отмечает работу и говорит: "Сегодня ты полдня пробыла, я тебе пол палочки поставлю". Если целый день работаешь, тогда палочка стоит. Обещали платить в конце года деньгами, но хорошо хоть понемножку зерна на трудодень выдавали. Такое вот у нас было детство…